Шофер на свадьбу
Коля не сбавил газ. А что сбавлять? Дело ясное: прокол и баллон весь. Ниппель оторвался. Мелькнуло в мозгу: «Эдисон». Но тут же зло отогнал эти мысли. Остановить надо бы. Поддомкратить. Достать запаску. Сменить колесо. Для него это минуты: на экзамене первым кончал такую задачу.
До клуба строителей ехали несколько минут. Прикинул: проедет на спущенном баллоне; резину так прожует, что только на выброс. Что ж, вычтут из зарплаты, скажут: чего не заметил, когда машина села?..
Менял колесо, пока молодые расписывались и под торжественный марш шли по дорожке к столу с бокалами. Торопился, чтоб не увидели. Но тут почему-то работа не давалась. Один раз даже поскользнулся, когда поддомкрачивал машину, как ученик, который первый раз держит в руках разводной ключ. «Что это я? - подумалось. - Совсем потерял себя». Стукнулся головой об открытый багажник и со злостью на самого себя тер ушибленный лоб.
В это время вышли новобрачные. Коля был так растерян своей неловкостью во время смены запаски, что не поздравил молодых и только уже в машине повернулся и пробормотал какие-то слова, положенные в таких случаях. Болел ушибленный лоб.
Шафер, тот, из домостроительного, был настырный:
- Слышь, шеф, я в окно видел, как ты запаску вытаскивал и чуть лоб себе не расшиб. Глина тут, понимаешь, склизь... Но ты не дрейфь! Шрамчик будет. Это, можно сказать, украшение. Я ведь в прошлом годе первым прибежал к тому пожару, в той халупе на углу. В одно время с пожарными. Парня видел, что девочку спас, - у него по всему лбу отметина была, будто кто-то его шашкой полоснул. И пальцы ободраны, должно, когда по трубе сползал. Герой, а не признался. А ты, шеф, не дрейфь. Подкинем тебе!
- А иди ты! Сам не дрейфь. Помалкивай.
И все это опять шепотом, чтоб сзади не услышали. Нет, не услышали. Они сидели прижавшись головами друг к дружке и смотрели на длинную дорогу, которая, сужаясь и чуть петляя, бежала им навстречу за ветровым окном. Коля плавно вел машину. Она как бы плыла по спокойной реке. Ведь со всеми ямами и колдобинами он познакомился на пути в загс. Теперь он наизусть знал дорогу. Ему не надо было напрягаться, думать и молниеносно решать задачи, как бывает у водителей, когда перед ними плохая и неизведанная дорога. Голова была свободна, а руки и ноги автоматически двигали рычагами и педалями.
Зеркальце над ветровым стеклом иногда как бы затуманивалось белизной фаты, а иногда в нем поблескивали веселые глаза. До чего же эта незнакомая ему Нина переродилась за короткое время, которое она провела в загсе. Те же глаза, но теперь будто искорки из них вылетали - другие глаза. Кусочек фаты иногда соскакивал со лба, закрывая ее лицо. Коле при этом мерещился Шурин лоб со шрамом и бинтом. Чувство гордости за брата охватывало его. Но была и грусть, какая бывает при невосполнимой потере. За фатой не разобрать было лица - Нина ли это или Света?
Молоточком стучало в голове слово шафера: «Подкинем». И ему становилось как-то не по себе. С шафером и молодоженами он распрощался у порога их дома, невнятно пробормотал поздравление и грубовато отказался от угощения.
В тот день он плохо работал: был рассеян, переспрашивал адреса, не вступал в разговоры с пассажирами. Какая-то смутная тревога не давала ему покоя. Чувство тяжести от работы, которая в тот день была ему, как говорится, «не в дугу», к концу рабочего дня стала физически давить на плечи. Но это было попеременно с ощущением чего-то иного впереди, что он решил для себя твердо и теперь уже до конца...
